Летний ангел - Страница 48

Я знаю, что для вас время потечет медленно. Ничто так не замедляет время, как боль.

А ваша боль никогда не пройдет.

С годами она изменит цвет, оставит след на ваших лицах, по ней мир будет судить о вас.

Вы будете скорбеть, мама и папа, и в этом есть утешение. Потому что если вы скорбите обо мне, то вы — это немножко я, а если вы — это я, то мы вместе. Правда?

Папа, я хочу утешить тебя.

Когда мне станет хорошо, я сообщу вам.

Только один человек может погасить мою тревогу, и она знает об этом.

Я взлетаю к небу.

Зной, мучающий всех вас, мне не страшен. От жары здесь не остается и следа.

Я парю над машиной, заглядываю в лицо Малин Форс. С каждым днем ее синие глаза становятся все более усталыми, хотя она не подозревает об этом, но и все больше светятся уверенностью.

Только скорбь остается неизменной.

И страх, который она без устали пытается прогнать.

Они направляются к прокурору, одному из тех, кому выпало работать летом, — он не в восторге от необходимости явиться в офис в воскресенье вечером. Тот же прокурор чуть раньше отказался от предложения Свена Шёмана взять на себя ответственность за предварительное следствие — сказал, что они могут продолжать работать сами, пока не придут к чему-нибудь.

Малин переговорила со Свеном по телефону, он одобрил их желание еще поработать с Луисой Свенссон: «Проведите обыск, только не ездите туда одни — кто знает, что она может выкинуть, если вы и впрямь на пути к разгадке».

Свен сказал также, что они наконец-то — «чертовски поздно из-за этих треклятых отпусков» — получили выписку о звонках с мобильного телефона Тересы Эккевед. Выяснилось, что она часто звонила Натали Фальк, иногда Петеру Шёльду, а еще родителям — и больше никому. «Похоже, она была очень одинока», — сказал Свен. Технический отдел пока не получил ответа ни от Yahoo, ни от Facebook, занят тем, что бьется над идентификацией вибратора. Быстрый поиск в Интернете выдал ссылки на девятьсот производителей.

Малин думает о Юсефин Давидссон. Об идее насчет гипноза, которую пока не применяли на практике. Надо взяться за это дело.

Прокурор — недавно назначенный молодой человек по имени Турбен Эклунд.

Малин смотрит в окно машины, но вместо города видит свое лицо, свои глаза, их взгляд и задумывается, что меняется в этом взгляде с годами. Вдруг ей становится страшно, холодок пробегает по жилам и капиллярам, ледяной и острый нездешний холодок. «Это не мое лицо в окне, — думает она, — это лицо Тересы Эккевед». И Малин знает, чего та хочет, о чем взывает ее белая безжизненная кожа, прозрачные бесцветные глаза.

Губы шевелятся.

Что произошло?

Кто?

Что, почему?

Только ты, Малин, можешь помочь мне обрести покой.

Образ тут же исчезает, опять появляется хорошо знакомое собственное лицо Малин. Черты, которые она привыкла воспринимать как данность.

Юсефин Давидссон натягивает на себя тонкую белую простыню, не желает смотреть на свои повязки и думать о ранах, но знает, что они там есть, хочет она того или нет.

Ощущает химический запах больничной палаты, боль, о происхождении которой не помнит. Но она понимает, что эти воспоминания, погребенные где-то в глубине души, очень важны.

Она могла уехать домой еще в пятницу, но предпочла остаться на выходные, и ей разрешили. Врач поняла ее, когда она сказала, что ей так нравится покой.

Она смотрела телевизор в холле, читала на сайтах «Корреспондентен» и других газет про убитую девушку, которую нашли возле пляжа в Стюрефорсе.

«Надо все же разобраться с моей памятью», — думает Юсефин Давидссон. За окном бледнеет предвечернее небо, голубое и пустое, как память. Но воспоминания где-то хранятся — они проходили по биологии, что память сродни электрическому прибору, который можно включить, и что человек при определенных обстоятельствах способен вспомнить все, произошедшее с ним в течение жизни.

Но хочу ли я вспоминать?

Боюсь ли я, что он — или она, или они — появятся снова?

Нет. Меня давно бы уже не было на свете, если бы они этого желали.

Больничная подушка мягкая, такая мягкая, и Юсефин закрывает глаза, засыпает, хотя палата залита ярким светом.

— Без проблем. Я немедленно выпишу ордер на обыск.

Голос Турбена Эклунда столь же нейтрален, как и его кабинет в здании суда первой инстанции на площади Стураторгет, а его узкое серое лицо украшено необъяснимым двойным подбородком.

— Как продвигается расследование? — интересуется он.

— Потихоньку, — отвечает Малин.

— Летом у нас исключительно мало народу, — продолжает Турбен Эклунд. — Поэтому пусть ответственность за предварительное расследование пока остается в руках вашего начальства.

— Нам это подходит, — кивает Зак.

«Юрист, — думает Малин. — Что за профессия? Почему кому-то вообще приходит в голову ее выбрать? Турбен Эклунд — мой ровесник, а выглядит как старый дядька».

Часы с черным циферблатом на некрашеной кирпичной стене, белые стрелки показывают 17.25.

И вдруг Малин пронзает одна мысль.

«В глазах молодых девушек я тоже тетка. А после сорока уже и до могилы рукой подать, не так ли?»

26

Позади них едет черно-белая полицейская машина.

Вечер медленно опускается над дорогой, и лес приобретает свой утраченный зеленый цвет, фальшивый оттенок — как незаточенный нож.

Они с Заком — впереди на «вольво», трое полицейских в форме едут во второй машине. Двое из них только что закончили обучение — парни с могучими мускулами, источающие уверенность, что они в состоянии покончить со всяким дерьмом в обществе. Малин не понимает, как парни такого типа просачиваются через приемную комиссию — наверное, они знают все правильные ответы. Она сама видела в Интернете сайты для желающих поступить в полицейскую академию: «Вот что они хотят от тебя услышать». Естественно, ответы такие, какие нужно, и если ты в состоянии неплохо сыграть свою роль, все проходит гладко.