Летний ангел - Страница 58

Карим Акбар с потерянным лицом стоит перед компьютером за своим рабочим местом, которое сам себе обустроил посреди общего офисного помещения в добавление к огромному кабинету этажом выше.

— Что его так взволновало? — спрашивает Зак, вытирая пот со лба и отклеивая рубашку от тела.

— Понятия не имею, — пожимает плечами Малин. — Ты заметил, что стало прохладнее? Техникам удалось починить кондиционер.

— Супер! — говорит Зак. — Не больше двадцати градусов.

Карим машет им рукой, приглашая подойти. На гигантском экране монитора открыто два окна: «Афтонбладет» и «Корреспондентен».

Обе газеты поставили вопрос о футбольной команде во главу угла. «Убийца-лесбиянка?» — крупный заголовок в «Афтонбладет» и фотография команды. Текст начинается так: «По словам шефа полиции Карима Акбара, теперь внимание следствия приковано к женской футбольной команде Линчёпинга».

«Корреспондентен»: «Убийство и предрассудки». «…На каком основании полиция решила заняться женской футбольной командой, пока неясно…»

На обоих сайтах приводятся высказывания Пии Расмефог. Она возмущается тем, что команда оказалась в центре внимания без какого-либо конкретного повода, что в преступлениях, по всей видимости, обнаружены намеки на лесбийские отношения и что в женском футболе, по распространенным в обществе ложным представлениям, играют одни лесбиянки. Но самое ужасное, считает Пия Расмефог, — это намек на то, что лесбиянки якобы особенно склонны к насилию. Все это не более чем оскорбительный предрассудок, который царит в нашем обществе.

«Все это показывает ограниченность полиции на всех уровнях», — говорит она в интервью «Афтонбладет».

— Ах ты черт, — восклицает Зак. — Карим, как тебе это удалось?

— Мы сделали один звонок, — говорит Малин. — Из-за нескольких слов, сказанных во время допроса. Мы вовсе не исследуем всю команду. А ты-то что сказал на пресс-конференции?

Малин поворачивается к Кариму, ожидает увидеть его смущение, стыд за чудовищный прокол, однако вид у него мрачный и зажатый.

— Я сказал, что команда фигурирует в расследовании.

— И зачем?

— Они навалились на меня, я хотел дать им хоть что-нибудь, и по идиотской случайности у меня вырвалось именно это. С другой стороны, может быть, благодаря всей этой шумихе всплывет что-нибудь полезное.

К ним подходит Свен Шёман. Взглянув на экран, он не может скрыть улыбку:

— Мы можем выступить с опровержением.

— Никаких дурацких опровержений, — возражает Карим. — Оставим все как есть.

Раньше Малин всегда восхищалась умением Карима обращаться со средствами массовой информации, правильно держаться в свете прожекторов. Но на этот раз… Какой прокол! Теперь о нас подумают, что мы только вчера с дерева слезли.

Гомофобия. Как много мы можем испортить одним только словом. Обнажаются предрассудки, зло набирает обороты.

«От жары у всех мозги просто закипают, — думает Малин, направляясь к своему письменному столу. — И отказываются работать».

Она смотрит на Карима со стороны. Его тренированное тело в льняном костюме ссутулилось на кресле перед столом, от него веет усталостью, которой она никогда раньше не замечала, словно ему надоела вся эта игра со СМИ, надоело перебрасываться фактами и мнениями и он мечтает о ясности, где все — черным по белому.

«Ну что ж, Карим, ищи свою черно-белую ясность, — думает Малин. Когда-то мир был черно-белым, но с тех пор прошли миллионы лет. Сейчас он состоит из миллионов оттенков, большинство из них уродливые и пугающие, но многие настолько оглушительно прекрасны, что из-за одного этого можно испытывать благодарность за каждый новый день на земле».

И тут звонит ее телефон.

— Форс.

— Это Виктория Сульхаге. Я прочла газету в Интернете. Ты догадываешься, как я разочарована?

— Виктория, я…

— Просто зашкаливает от предрассудков. А я поверила тебе, Малин Форс.

— Виктория!

Щелчок.

Тишина. Ни слова больше.

Лишь предчувствие того, что все катится к чертям.

32

В подвале кондиционера нет, даже вентиляция, кажется, здесь не работает, а маленькие окна, ведущие во двор, хотя и открыты, впускают воздух настолько разогретый, что кислорода в нем уже не осталось.

В подвале — тренажерный зал полицейского управления, одно из самых любимых мест Малин.

Надо пойти туда, несмотря на жару. Надо пойти сегодня, хотя зал более всего напоминает преддверие ада, а недавно окрашенные светло-желтые стены кажутся огненно-оранжевыми, поскольку пот заливает глаза.

Десять минут на беговой дорожке — белая спортивная майка насквозь промокла. В какой-то момент Малин подумала, что упадет в обморок.

В мыслях ее — Натали Фальк. Хотелось бы поговорить с ней еще раз, но что сказать кроме того, что уже было сказано в прошлый раз? Время должно внести ясность, но времени у них как раз и нет.

По гантели в каждую руку, пятнадцать килограммов, вверх-вниз, вверх-вниз, пятнадцать раз, потом отдых. Мышцы на ее руках длинные и упругие — они сильнее, чем кажется.

Она устала до тошноты. Такое с ней случалось и раньше — когда ее рвало в ядовито-зеленое ведро для мусора у входа в зал.

Чаще всего она здесь одна — остальные тренируются где-то в городе. Но Малин нравится это ощущение подземелья. Иногда ей составляет компанию Юхан Якобссон — когда успевает между беготней в детский сад и обратно, измученный со всех сторон угрызениями совести. Она видит, как семейная жизнь изнашивает его, как на его всегда по-мальчишески гладком лбу проступают первые морщинки.